Слепой - Страница 61

Но его надежды не оправдались. Слуга услужливо проводил их в гостиную, тысячу раз извинившись за свое поведение и передав, что госпожа немедленно спуститься к ним, как только уложит волосы и наденет самый красивый наряд, чтобы встретить жениха в лучшем виде.

Отказавшись от вина и сладостей, Сейфуллах по-хозяйски уселся на подушки, велев Арлингу убраться из комнаты, как только придет Альмас. Регарди равнодушно пожал плечами и встал у двери. Родители девушки оказали Сейфуллаху большое доверие, позволив встретиться с дочерью наедине в столь позднее время. Для строгих Пиров такое поведение было необычным, и Арлинг принялся гадать о его причинах, когда в комнату вошла Альмас.

Ему не нужно было ее видеть, чтобы поверить в то, о чем говорил весь город. Альмас уже давно носила титул самой красивой девушки Балидета. Сейфуллах много раз с увлечением рассказывал о ее удивительных глазах, чернее которых могла быть только безлунная ночь в пустыне, смуглой с золотистым блеском коже – нежной, словно гранатовый цветок, и пленительной родинке между бровей, которая сверкала утренней звездой не небосклоне ее лика.

В молодости Регарди приходилось видеть много красивых женщин, но красота этой кучеярки была особенной. Размышляя над тем, что заставляло его, слепого, восхищаться ее внешностью, он предположил, что причина скрывалась в особом аромате ее духов, но как-то случайно коснувшись руки девушки, понял, что запах здесь не причем. Красота Альмас была похожа на желанный дождь после долгой засухи, теплые лучи рассвета после ледяной ночи, звенящую тишину после воя самума. Она пронизывала ее насквозь, словно лучи солнца хрустальную вазу, бросая изумительные отблески на весь мир. Мягкий и бархатистый голос лишь усиливал впечатление, заставляя собеседника робеть и смущаться, что злило Сейфуллаха и удивляло его самого.

При виде Альмас Аджухам подобрал валявшуюся среди подушек багламу и, ущипнув пару струн, извлек трогательный звук, раздавшийся в гостиной слишком резко и одиноко. Регарди поморщился и, поклонившись хозяйке дома, направился к двери.

– Слава Омару, сохранившему тебя в пути, – приветствовала Альмас Аджухама, грациозно опускаясь на подушки.

– И твоего слугу тоже, – добавила она, и Регарди почувствовал, как ее взгляд зажигает пламя на его скулах.

Поклонившись будущей жене господина, он поспешно вышел, понимая, что, если задержится еще на мгновение, взгляд Аджухама прожжет его насквозь.

Впрочем, уходить далеко Арлинг не собирался. Оставив дверь неплотно прикрытой, он нащупал спиной стену и, опустившись по ней вниз, удобно устроился на полу в коридоре. Хоть это и был дом невесты Сейфуллаха, его обязанности по охране мальчишки никто не отменял. Он не сомневался, что за встречей влюбленных наблюдала пара бдительных слуг, но и ему не мешало быть поблизости, если лояльность рода Пиров к его подопечному вдруг уменьшилась. За десять месяцев многое могло случиться. К тому же, ему было любопытно – что скажут друг другу влюбленные после долгой разлуки? Чувствуя себя старым развратником, халруджи с трудом подавил чувство стыда, которое мешало ему изучать обстановку в доме.

Тем временем, Сейфуллах покончил с официальным приветствием.

– От самой колыбели я таил чувства к тебе, о Цветок Граната! – страстно произнес он, даже не сдвинувшись с подушки, на которой удобно устроился. – Дни и ночи я читал книгу любви, запоминая наизусть стихи и главы о тебе! Моя душа пленена страстью, а мое сердце клянется верностью! Муки от разлуки с тобой велики, а радости свидания неисчислимы! Щеки твои, словно алая роза, сердце мое их окрасило кровью! О, Улыбка Луны! Все влюбляются в розы, я же в ту, что краше роз! На приманку твоей красоты попалось мое сердце!

Подивившись фантазии мальчишки, Регарди почувствовал себя неловко. Кажется, Сейфуллах был искренен настолько, насколько кучеяры вообще умеют говорить правду. Сам Арлинг не смог бы даже повторить подобное.

– С первого взгляда на тебя арканы любви связали путами мое сердце, – отвечала Альмас, и Арлингу показалось, что он стал зрителем заранее подготовленного спектакля. – Сегодня, когда смилостивилась жестокая судьба, счастье подарило мне твою красу! Под покрывалом целомудрия и в одеяниях добродетели ждала я тебя, прелестник судьбы моей!

– Ты бальзам для моей уставшей души и ключ для закрытых дверей моего счастья! – продолжил Сейфуллах, тихонько подыгрывая себе на багламе. – Служение тебе милость для меня!

– Мы, словно фисташка в скорлупе, о Золото Моего Утра, – подпела Альмас, шурша юбкой. Регарди подумал было, что она танцует, но легкий звон посуды подсказал, что девушка наклонилось за чашечкой сладкого шербета, аромат которого давно беспокоил его обоняние. – Мы едины, словно мед и сахар, о Лучезарное Светило Моей Жизни! Ты первое звено в цепи праведников, и таланты твои неисчислимы!

Арлинг подумал, что, назвав Сейфуллаха праведником, Альмас явно слукавила. Заскучав от пышных речей влюбленных, он отвлекся на царящую в доме тишину.

На мгновение ему показалось, что мир исчез. Он по-прежнему ощущал дыхание сквозняка, скользившего по коже холодными пальцами, шершавый бархат ковра под ладонями и приглушенные голоса Сейфуллаха с Альмас, которые перешли на едва слышный шепот, продолжая обмениваться странными любезностями. Но мир будто накрыла непроницаемая пелена, сделавшая все звуки безликими.

Арлинг поднялся и принялся мерить шагами комнату, которая была совершенно бесполезной. Кучеяры любили устраивать в своих домах такие уголки. Через них проходили, в них ожидали, но никогда не задерживались дольше, чем на четверть часа. Считалось, что они притягивали духов-пайриков, освобождая от них другие, светлые комнаты. В таких помещениях обычно не было никакой мебели за исключением ковров на полу, которыми балидетцы разве что улицы не застилали, да больших сосудов у дверей, где хранились разные бесполезные вещи – от старых сандалий до надоевших украшений и старых пряностей.